Моя идеализация одиночества была разрушена в СИЗО. В камере 3´6 метров было до 30 человек. И здесь, в толпе людской обрел истинное одиночество – не внешнее, а внутреннее. Противоречие между желанием быть одному и поиском Альтер-эго: брата, друга, партнера, учеников – снялось. Одновременно я стал мочь быть среди людей оставаясь внутри одинок, и быть одинок физически (ШИЗО, например) на один со своим Альтер-эго, обретя его в учениках нового поколения.

Процесс становления нового ученичества – гакусэй-ства был тоже процессом творческим. Дух (совсем как по Кастанеде) в тесноте человекостолпотворения тюремных лагерей сводил меня с людьми, кои хотели стать моими учениками. И каждого я принимал яко вызов, хотя по тестам моим они ну ни как не годились бы в ути-дэси.

Поначалу я еще пытался вести и там, в застенках, отбор (см.гл. «Ученики иль мученики?») и, в сей сверх требовательности, отсев был практически 100%-й. В СИЗО за 3,5 года только Макс поднялся выше ступеньки м-ученика. Прежде чем преподавать ему айкидо он проявил непреклонное намерение, изучая Эсперанто, потом писал часами японские иероглифы.

В Новополоцке (УЖ15/10) тоже поначалу образовавшуюся вокруг меня группу учеников прогнал через незаметное тестирование. Отсеялись постепенно все. И тогда дух подвел ко мне ученика нового поколения – вне отбора. Он и учеником себя не считал.  Во-первых, Иван был мой одногодок, во-вторых, занятий стаж каратэ у него столь же долог. Хотя он и изучал внешнее каратэ (для самообороны да здоровья – лев по знаку) - но форму сохранил и был подходящим мне спарринг-партнером.   В-третьих, он дважды видел меня лично ранее. Однажды, где-то в году 1989 заходил в додзё, где я проводил семинар по каратэ, а второй раз – когда было показано шоу-программа «Сэкай» на соревнованиях по каратэ во Дворце Спорта  По утрам  сон будил меня до подъема, и мы бежали на стадион. Разминка, ката, техника, легкий спарринг. Терминов каратэ он знать не знал. Японское приветствие «доброе утро» – «охайо» –  единственное, что он запомнил за наше несколькомесячное совместное бытие. И книг не читал.

Вот здесь-то я его и уловил. Завел как-то разговор он о наездах. А он лев, как огонь заводной, готов сразу в драку не подумав (за что и сидел). А я ему о том, что наезжающие – это мучители, и воин сам ищет их (К. Кастанеда т.7). Он стал возражать, распалил я его интерес и шусь – подсовываю седьмой том Карлоса Кастанеды, где рассказ, как дон Хуан сам вернулся к своему мучителю, который хотел его убить. И говорю – почитай только отсюда-до-сюда…

Прочитана была вся книга (т.7 и 8 в одном переплете). По вечерам он выходил со мной на стадион погулять. И гуляя, он делал пересказ усвоенного, так львы говоруны легче усваивают прочитанное. Текст буквиц не уложится в их головы, пока это устно не будет речено. Я терпел, понимая это, слушал и радовался. Потом пошли книги В. Мегре об Анастасии. Здесь Иван вообще воспарил:  "Ну и книги”. После 2-го тома Мегре Иван пересказал мне разговор с яблонькой. В зоне у санчасти стояла одна одинокая яблонька. Но яблоки она давала ежегодно. Хотя известно, что яблони плодоносят обычно через год. Вот яблонька и объяснила Ивану: "Жаль мне вас, заключенных. Круглый год без витаминов. Вот я и стараюсь из всех своих старушечьих сил повесить на ветки свои как можно больше плодов. Только вы как дети, нетерпеливы. Не даете им созреть, спешите оборвать, зелень грызете. Я то понимаю в своем сострадании – это не со зла, организмы ваши витаминку требуют живую. Вот я и даяю сколько могу”.

Перебравшись этапом  в Минск (УЖ15/1), на новом месте меня уже «ждали» новые ученики – два брата Кавада  川 田 и  Кавадай 川 大 . К 2000 году у них уже было 7 лет срока за плечами отсижено, но они заочно меня – Сэнсэя – знали и сразу же с поклоном–рэй ко мне обратились. Взлет популярности «Сэкай» пришел на годы их заключения, но они регулярно смотрели телепрограмму «Асилак», где Сэнсэй появлялся регулярно. Позже, в 1995г. я планировал лекцию о нравственности и религии в УЖ 15/1.  Было уже оговорено, и дано администрацией добро, но лекция не состоялась. Сейчас, побывав на этой стороне «колючки», я понимаю, что к лекции я тогда не был готов, и таковая для масс не нужна.  Нужнее оказались мои лекции изнутри УЖ 15/1 – так карма внесла коррективы. Обо мне братьям много рассказывал преподаватель училища в этой зоне, знавший меня с 1980 года. Потом Пин, просидевший со мной 2,5 года в одной камере (182) Централа «Володарка» им рассказывал "о своем Сэнсэе”.

    К тому времени старший брат Кавадай был завхозом 22 отряда. И я им стал преподавать айкидо. Уплотнили в коморке-кладовой стеллажи, по стенкам их размазав, стелили два слоя дермантина – и было то наше татами, размер додзё где-то 1,8 м. на 2,3м. Как раз для работы одной пары. И то техники ирими (продольная дорожка) не вписывались по длине, когда укэ надо было уложить в осаэ-вадза. Были изготовлены деревянные мечи (боккэн), кинжалы (танто), палки (дзё). Я проводил тренировку с ними по вечерам, а они с утра еще одну. Для наработки техники они взяли еще одного паренька В., осуществляя тем важный принцип «уча учись».

Параллельно в 28 отряде была еще одна ячейка учеников. Там оказался м-ученик, сидевший со мной ещё в 1996г. в х. 181― Узбек. Зерно, посеянное мною в тот год, дало всходы в виде группки (трое: Узбек, Слава и Ёси) любознательных заключенных уже в 28 отряде «1»-ки. Обеим группам я давал разную литературу, вел беседы (см. о том периоде воспоминания Ёси в гл. «Обратная связь»). Если в 22 отряде я преподавал айкидо, то ребятам из 28-го – тайцзицюань 24 формы (по утрам на улице после физзарядки). Каждая из этих групп готовила еду в своем круге. И обе приглашали меня отведать «что бог послал». Но группки сие меж собой абсолютно не контактировали, каждая, эгоистично пытаясь «приватизировать» Сэнсэя. Мне это претило, но я понимал, что насильственно горизонтальные связи не установить, нужно что-то, что наведет «мосты». И это «что-то» произошло: меня «закрыли» в ШИЗО (см. гл. «Моя ШИЗОболдинская осень»). А во время ШИЗО оказалось, что группам пришлось вступить в общение, чтобы распределились кто-что готовит к встрече Сэнсэя из-под крыши (см.гл. «Ученики иль мученики?»), а то каждая уже было начала готовить по торту, шить клифты, телогрейки и т. п.

Зимой же эти ученики начали уходить, кто «на лес», кто по сроку домой. К празднику Мисоги, 3.01 – очищения водой, остались «в наличии» Кавадай (старший из братьев), В. из 22 отряда, Ёси  да ещё Вася-мент с 11 отряда (о нем см. гл. «Как Вася стримался свободы»). Последний так учеником не стал, оставшись в м-учениках. Тренировки продолжались там же, только уже Кавадай занимался с В. (позже получивший имя Бика,  ныне Сэко) под моим руководством в додзё-кладовой. Информация о сём проникла к администрации.  Мне зам. начальника колонии по воспитательной части полковник Жоголь строго настрого запретил ходить в соседний сектор. Мой 25-й отряд, как и 28 и 11-й располагались – во 2-м. Но оба сектора были смежными со свободным фактически проходом из дворика во дворик. Прознав, в какое время я прихожу туда тренировать, опера даже пару раз делали засаду. Но я, с самого начала придал своему приходу на тренировку «рваный ритм» (т.е. я сам заранее не планировал идти иль не идти – буквально накануне чуйка и знаки давали мне толчок «не идти»), тем дал возможность услышать подсказку, что «идти сегодня не надо» из тонкого мира. Были устроены тщательные обыски кладовой и изъято деревянное оружие.

Ёси, оставшись один, также заинтересовался айкидо (комплекс тайцзицюань он уже формально освоил к тому времени). Поначалу я ему дал базу: стойку, перемещения, тай-сабаки (повороты, уклоны), удары, захваты. Но далее без партнера нет развития. И как-то само собой он начал посещать додзё в 22 отряде. Занимаясь в паре с Бика, а я либо Кавадай выступали в роли инструктора. Тем более, что Кавадай за полгода занятий дошел до сдачи на 3 кю, что требует навыка преподавания и приема экзамена на 9 и 8 кю.